Блестящий Версаль беззаботно нежился в июньской утренней свежести.
Шелестели обдуваемые легким ветерком кроны деревьев, звонко шипели, заглушая
птичьи трели, упругие струи фонтанов. Невозможно было даже представить себе,
что где-то вдали гремят сражения, и тысячи солдат остервенело режут друг друга,
а оставшиеся в живых жгут захваченные села, убивают ни в чем не повинных
крестьян и пускают по кругу попавших в их лапы женщин, заглушая этими
зверствами мысли о том, что на другом конце Европы с их собственными женами и
дочерьми обходятся точно так же.
Граф де Грильон шел, позвякивая шпорами, по грандиозной лестнице
Послов королевского дворца. Громадный вестибюль, отделанный великолепным
разноцветным мрамором из карьеров Ранса, Кампаны и Лангедока, был призван
подавить своим величием дипломатов других государств подобно тому, как
готический собор внушает безотчетное благоговение вошедшим в него прихожанам.
Поднимаясь по ступеням, залитым светом, послы и прочие визитеры лицезрели
вначале установленный в нише бюст его величества, пронзительно-белым пятном
выделяющийся на этом цветастом фоне. Затем они следовали мимо фресок,
воспевающих блестящие военные победы монарха, постепенно приближаясь к
перекрывающему свод стеклянному куполу, как бы совершая восхождение к символу,
с которым отождествлял себя хозяин дворца, — солнцу.
Аудиенция у короля не сулила ничего хорошего. Неужели он что-то
пронюхал? Ведь они с герцогиней были так осторожны!
Обер-церемониймейстер маркиз де Брезе провел графа через задние
комнаты в приемную, предназначенную для встреч в узком кругу, называемую также
благодаря своему основному назначению «кабинетом париков».
Людовик XIV,
одетый в золотисто-коричневый кафтан, украшенный изящной золотой вышивкой,
восседал на кресле. Король-солнце был уже немолод, его некогда красивое лицо
покрывала густая сеть морщин. В последнее время Людовик быстро уставал и часто
раздражался. Его величество по-прежнему любил хорошую шутку, только вот шутить
с ним отваживались теперь очень немногие.
Придворные побаивались перепадов настроения короля и предпочитали
устраивать свои дела через его внебрачных детей, которым слабеющий монарх
безмерно потакал во всех капризах. Но самым надежным считалось покровительство
теперешней фаворитки его величества, маркизы де Ментенон. Даже министры чаще
всего предварительно согласовывали с ней свои действия. Хотя маркиза не
участвовала в заседаниях Государственного Совета, большая часть текущей работы
велась в ее покоях под ненавязчивым, но неусыпным контролем.
Возвышение нынешней царицы Версаля не было стремительным — поначалу
король ее вообще терпеть не мог. Госпожа де Ментенон, тогда еще мадам Скаррон,
служила у предыдущей фаворитки, маркизы де Монтеспан, гувернанткой побочных
детей его величества. Когда отпрысков вывозили на воды, воспитательница
регулярно присылала подробные отчеты о поездках. Читая эти письма, Людовик
мало-помалу изменил свое отношение к гувернантке. Письма были замечательными —
мадам Скаррон немало почерпнула у своего покойного мужа, известного литератора,
в доме которого часто бывали лучшие умы того времени. Поль Скаррон был прикован
к креслу ревматизмом (хотя некоторые судачили, что виной всему — перенесенная в
молодости дурная болезнь), но не потерял своей потрясающей жизнерадостности. А
его жена стала хозяйкой модного интеллектуального салона. Репутацию будущая
фаворитка имела безукоризненную, несмотря на близкую дружбу со знаменитой
куртизанкой Нинон де Ланкло.
Постепенно король сблизился с воспитательницей и вскоре уже не мог
без нее обходиться. Маркиза де Монтеспан была в бешенстве — соперница сильно
уступала ей в происхождении, имела вполне заурядную внешность, и к тому же — о,
Боже! — была на шесть лет старше. Недаром злые языки говорили: «Французский
король — противоположность другим государям: у него молодые министры и старая
любовница». И что самое обидное — ведь она сама, своими собственными руками
вознесла эту безродную выскочку, дочь убийцы, появившуюся на свет в тюрьме!
Почему не сгинула мерзавка навсегда в суровой крепости Ньора, почему не
выбросили ее за борт, уже признав умершей, при возвращении с Антильских
островов?!
Красавица экс-фаворитка устраивала Людовику дикие сцены ревности,
тем самым окончательно отдаляя его от себя. Дряхлеющий монарх бурным увлечениям
молодости предпочитал теперь спокойные отношения, и госпожа де Ментенон,
обладая ровным характером, большим тактом и отменной рассудительностью, прочно
заняла место в его сердце. Она добилась даже тайного бракосочетания с королем,
чего не удавалось ранее ни одной другой пассии. Более того, Людовик, всю жизнь
на дух не переносивший вмешательства женщин в политику, советовался теперь с де
Ментенон по любому вопросу.
По счастью, до участия новой фаворитки в приватных встречах в
«кабинете париков» дело пока не дошло.
Чуть позади короля стояли канцлер Франции граф де Поншартрен, а
также совмещавший должности министра финансов и государственного секретаря по
военным делам господин Шамильяр. Последний снискал расположение его величества
настолько, что ему одному доверили посты, которые по отдельности исполняли
знаменитые Кольбер и Лувуа, благодаря искусной игре на бильярде. Людовик и сам
был великолепным игроком, поэтому ему очень недоставало достойного соперника. К
тому же Шамильяр был весьма скромен и тактичен, так что ему частенько удавалось
обыгрывать короля, не причиняя тому обиды.
Грильон отвесил его величеству изысканный поклон.
— Мы очень довольны вами, граф, — ласково улыбнулся Людовик, поджав
верхнюю губу, что было вовсе не признаком заносчивости, как считали многие, а
просто особенностью строения лица.
Грильон снова учтиво поклонился, уставившись на украшенные крупными
драгоценными камнями пряжки королевских башмаков.
— И предки ваши всегда верой и правдой служили нашей короне.
Ох, не к добру такое начало!
— Маршал Бервик сообщил мне, что при Альмансе вы опять отличились. Наша
доблестная кавалерия разбила оба фланга противника, но вражеская пехота
прорвала оборону в центре. Все висело на волоске, и тут вы с двумя эскадронами
Орден Вьехо ударили в тыл английских батальонов и решили исход сражения.
Грильон склонился еще ниже, не в силах сдержать ехидную усмешку.
Его всегда искренне забавляло, когда король или другие высокопоставленные
вельможи рассказывали с чужих слов о перипетиях битвы ему, непосредственному
участнику событий.
— Мы одержали очень важную победу, — продолжил его величество. —
Теперь Испания наша, и появилась возможность немного передохнуть. Именно ввиду
ваших прошлых заслуг мы поручаем вам чрезвычайно важное дело, как знак нашего
высочайшего доверия.
— Приложу все усилия, сир, чтобы не обмануть ваших ожиданий, —
насторожился граф.
— Не сомневаюсь, — кивнул Людовик, переходя к делу. — Так вот, в
последнее время эти проклятые вампиры нас совсем одолели. Со всех уголков
страны поступают донесения о нападениях на людей. Народ наш пребывает в страхе,
что в военное время чрезвычайно опасно. В общем, с вампирами нужно что-то
делать.
Аудиенция принимала неожиданный оборот.
— Я долго думал, на кого можно возложить столь сложную и
ответственную миссию, и выбрал вас, — продолжил Людовик.
Грильон в замешательстве поклонился еще раз.
— Мы поручаем вам решить проблему раз и навсегда. Вы храбрый воин,
но здесь придется проявить еще и сообразительность. Пора очистить Францию от
этой нечисти.
Грильон терпеливо ждал, не задавая лишних вопросов. Король не любил
долго говорить, к тому же приближалось время мессы. Необычность поручения
застала графа врасплох, так что необходимо было время, чтобы хоть как-то
собраться с мыслями.
— Только учтите — миссия эта сугубо секретная. Граф де Поншартрен
даст вам все необходимые инструкции, — Людовик величественно взмахнул рукой,
показывая таким образом, что аудиенция закончена.
— Мне нужны неограниченные полномочия, — вежливо, но твердо сказал
Грильон, не сделав даже попытки покинуть помещение. — Любой королевский
чиновник должен беспрекословно выполнять все мои приказания.
— Канцлер оформит необходимые бумаги, — расплывчато согласился
король. — Если вам потребуется военная поддержка, обратитесь к господину
Шамильяру.
— Солдаты скорее всего не понадобятся, ваше величество, —
подчеркнуто смиренно ответил Грильон.
Он не раз слышал, что король чрезвычайно любит почтительность, и
если правильно себя вести, ему можно говорить почти все, что угодно.
— А вот деньги — наверняка, — осторожно заключил граф.
— Все просят у меня денег, — устало вздохнул Людовик, нахмурив свои
тонкие брови. — А у меня их нет, этим распоряжается министр финансов.
Король явно лукавил. Конечно, теперь, спустя десятилетия, ему бы и
в голову не пришло повторить свою знаменитую фразу «Государство — это я», но и
Шамильяр был совсем не тот человек, чтобы действовать самостоятельно. После
смерти Лувуа все министры, за исключением, пожалуй, маркиза де Торси, были лишь
безропотными и аккуратными исполнителями монаршей воли.
— Зайдите ко мне после ужина, граф, — торопливо сказал де
Поншартрен, опасаясь лишний раз раздражать его величество по столь ничтожному
поводу. — Мы с вами все подробно обсудим.
— Да, еще одно, сударь, — заметил король. — Не пора ли наконец
подумать о женитьбе? Такой древний почтенный род, самое время позаботиться о
наследниках. И потом, ваши похождения… — король поморщился, как от зубной боли.
— Могу подыскать вам подходящую партию.
С некоторых пор Людовик XIV, сам еще не так давно любвеобильный до неприличия, стал
настоящим святошей. Вот оно, тлетворное влияние набожной маркизы де Ментенон.
Впрочем, не исключено, что совсем даже наоборот.
— Ваше величество, приглашение на аудиенцию как раз прервало мои
глубокие размышления на эту тему, — с серьезным лицом и печалью во взоре
ответил Грильон. — Обещаю сразу после выполнения вашего поручения вернуться к
этому вопросу.
Король понимающе усмехнулся, он еще помнил те времена, когда бы дал
графу сто очков вперед в амурных делах. Потом вздохнул, тяжело поднялся и в
сопровождении своих министров направился в кабинет Совета.
Грильон поклонился королевской спине, сделал несколько шагов назад,
затем повернулся и вышел через другую дверь, ведущую на галерею.
***
— Ужин у короля начинается в десять, — подумал Грильон, отрешенно
пробираясь, как сомнамбула, через толпу придворных. — Значит, Поншартрен
освободится около одиннадцати.
— Граф, граф, — послышались голоса, и дамы окружили его плотным
кольцом. — Расскажите, расскажите, как там в Испании.
— Как обычно, — улыбнулся Грильон, отвлекаясь от своих размышлений.
— Мы снова победили.
— «Снова!» Скажете тоже! А как же Турин и Рамильи? — возбужденно
загалдели политически подкованные дамы.
— Ну, конечно, — едко заметила острая на язычок принцесса де Субиз.
— Вы еще напомните нам Гохштедтское сражение, когда Савойский и Мальборо
захватили не только всю нашу артиллерию с обозом, но и тридцать четыре кареты с
французскими дамами.
— Я полагаю, мадам, что нашлось немало тех, кто им позавидовал, —
парировал Грильон.
— Фу, граф, вы просто невозможны, — раздалось со всех сторон.
— Прошу прощения, милые доны, — разыграв удивление, ответил тот
по-каталански, — я имел в виду вовсе не то, что вы себе вообразили, — перешел
он опять на французский. — Позавидовать должны были Савойскому и Мальборо.
Представляете — семнадцать карет с француженками на каждого? И потом — все, о
чем вы только что говорили, находится очень далеко от Испании.
— В такой ситуации я бы этим господам как раз не позавидовала, —
ледяным голосом отчеканила принцесса.
В последние годы госпожа де Субиз постоянно пребывала в язвительном
настроении — особняк Гизов, купленный не так давно ее мужем и почти полностью
перестроенный, постоянно требовал новых вложений. Богатство, нажитое благодаря
тому, что супруг сквозь пальцы смотрел на интрижку благоверной с его
величеством и даже признал своим сына, как две капли воды похожего на короля,
таяло на глазах. А надежд на новые милости особенно не было — поговаривали, что
маркиза де Ментенон взяла с принцессы клятву встречаться с Людовиком только на
людях и не чаще, чем позволяют приличия. Впрочем, госпожа де Субиз была
настолько ловка, что извлекала немалую выгоду даже из положения бывшей
любовницы короля.
— Когда же кончится, наконец, эта противная война? — посетовала
низенькая и полненькая мадемуазель Шуэн, любовница дофина.
— Боюсь, что еще нескоро. Впрочем, полагаю, что в Испании в этом
году активных боевых действий уже не предвидится.
— Несносные мужчины, когда же им надоест воевать! — вздохнула
толстушка, колыхнув неимоверным бюстом.
Злые языки утверждали, что именно выдающимися формами эта простушка
приворожила наследника престола.
— Напротив, сударыня, войну по большей части поддерживают дамы —
те, что стремятся держать своих мужей подальше от дома.
— А мужчины и рады развлекаться там с испанками вместо того, чтобы
заниматься собственными женами, — презрительно заметила побочная дочь короля
Франсуаза Мария де Бурбон, муж которой славился неуемным распутством.
— Герцог Орлеанский, мадам, только что вместе со мной участвовал в кровопролитном
сражении, — ответил ей Грильон. — Уверяю вас, ему там было вовсе не до
развлечений.
— И все же, граф, поведайте нам, каковы испанки? — живо
поинтересовалась какая-то дама.
— Они восхитительны… — ответил тот. — Но француженки все же лучше,
— галантно добавил он после акцентированной паузы.
— Скажите, господин де Грильон, почему вы не носите вами же
придуманный галстук? — спросила, раскрасневшись от смущения, молоденькая дочь
бригадного генерала де Карвуазена.
— Я освободил место, чтобы придумать что-нибудь новое после битвы
под Альмансом, — ответил граф.
Придворные дамы дружно рассмеялись. Однако они явно льстили
Грильону, поскольку моду на галстуки «а-ля Стейнкерк» ввел вовсе не он, а сам
маршал Люксембург, прозванный «Обойщик Нотр-Дам» за то, что после Неервиндена
захваченными полководцем вражескими знаменами были увешены все стены собора.
Дело было так.
В августе 1692 года французские войска во Фландрии стояли
неподалеку от местечка Стейнкерк. Вильгельм Оранский напал на лагерь на
рассвете, когда его никто не ждал. Союзники принялись методично выкашивать
поспешно выдвинутый заспанный французский авангард. Обезумевшие от ужаса
солдаты бросились врассыпную, сея хаос и панику. Назревала катастрофа. В эту
критическую минуту наспех одетый Грильон, тогда еще совсем молодой человек,
собрал своих драгун и с ходу атаковал неприятеля. Упоенные легкой победой
союзники уже не ожидали серьезного сопротивления и в смятении остановились. На
помощь подошел полк Полье во главе с принцем де Конти. Вместе со спешившимися
кавалеристами Грильона они какое-то время сдерживали натиск пришедшего в себя
противника. Это дало французским войскам живительную передышку. Люксембург
подтянул элитные гвардейские подразделения Королевского дома и, перейдя в
контрнаступление, наголову разбил врага.
После блестящей победы под Стейнкерком маршал появился перед его
величеством в довольно экзотическом облике. Вместо того чтобы повязать галстук
как положено, он небрежно намотал его на шею, а концы просто просунул в
петлицу. На недоуменный вопрос короля, горячего приверженца прекрасного во всех
проявлениях, и не терпящего неаккуратности даже в мелочах, Люксембург пояснил,
что именно в таком виде предстал перед ним офицер, вовремя подоспевший со своим
отрядом и остановивший неприятеля. Шутка очень понравилась Людовику, и он
повторял ее потом многократно. Дошло до того, что галстуки, повязанные таким
необычным образом, носили даже некоторые патриотически настроенные дамы.
Сам же Грильон своей главной заслугой в том сражении считал вовсе
не галстук, и даже не те драгоценные мгновения, которые он выиграл для
перегруппировки войск, а использованную им новую тактику конной атаки.
Собственно, тактика, конечно, была вовсе не нова — шведы использовали ее уже
очень давно. Но во Франции кавалеристам предписывалось подойти к противнику на
расстояние выстрела, разрядить в него все имеющиеся заряды, и только потом
бросаться вперед со шпагами наголо. Иногда взаимная перестрелка продолжалась в
течение нескольких часов.
В то памятное утро соображать было некогда, и исполнять обычные
боевые приемы — тоже. Поэтому граф приказал своим драгунам пустить лошадей в
карьер и ударить по неприятелю безо всякого промедления, пренебрегая встречным
огнем. Грильон действовал тогда по наитию, но потом, поразмыслив, пришел к
выводу, что так необходимо атаковать всегда. Получалась сплошная выгода —
во-первых, у неприятеля нет времени придти в себя, перестроиться и организовать
достойное сопротивление. Во-вторых, стрельба на таком расстоянии все равно
почти бесполезна, а заряженные пистолеты будут гораздо нужнее в ближнем бою. А
третье — и самое главное — солдаты довольно быстро привыкают стоять под
обстрелом несмотря на то, что рядом падают убитые товарищи. Привыкнуть же к
виду несущихся на тебя во весь опор всадников невозможно.
Грильон подступался с этими нововведениями к маршалу Люксембургу, а
позже и к другим полководцам, но так ничего и не сумел добиться. Инерция и
неспособность сановников принимать самостоятельные решения без указания короля
были для Франции того времени настоящим бичом.
Перебрасываясь с дамами остроумными репликами, Грильон вдруг
заметил, что герцогиня Мантуанская, поймав его взгляд, изгибом роскошных бровей
указала на выход. Эта молодая красавица, по которой три года назад сходили с
ума все мужчины Парижа, сбежала недавно из Италии от старика мужа, державшего
ее взаперти в великой строгости. Брак не задался даже раньше, чем начался,
поскольку свадебные галеры с невестой едва не попали в лапы африканских корсаров.
По счастью, обратное путешествие прошло безо всяких происшествий.
До встречи с Поншартреном была еще масса времени, которое нужно
было как-то скоротать, и Грильон согласно прикрыл веки. Сюзанна Генриетта
удалилась, а граф в целях конспирации тут же отвернулся, даже не проводив ее
взглядом. Хотя это стоило ему больших усилий. Поразительную красоту свою
герцогиня унаследовала от прабабки, Габриэль д’Эстре, официальной фаворитки и властительницы
сердца Генриха IV, отравленной
сотню лет назад сторонниками семейства Медичи.
Вдруг всеобщий гвалт многократно усилился, и придворные разом
пришли в движение. Выход короля к мессе — сразу сообразил Грильон.
Воспользовавшись случаем отделаться под благовидным предлогом от дам, он
пробормотал какие-то извинения, покинул галерею и спустился по главной
лестнице. Дойдя до покоев герцогини, граф незаметно оглянулся по сторонам и
нырнул в дверь, тотчас же утонув в пенных волнах белокурых волос.
***
Грильон уже битый час, несмотря на столь позднее время, ждал приема
у канцлера Франции. Тот еще не возвращался от его величества. И вот, наконец,
Поншартрен появился в сопровождении двух вооруженных мушкетами гвардейцев,
которые находились при нем неотлучно. Стражники, облаченные в голубые суконные
мундиры с короткими рукавами, шли, как всегда, впереди, заслоняя собой
хранителя печати. Их одежду украшали вышитые серебром палица Геркулеса и девиз
«Erit haec quoque
cognita monstris», что означало: «Это отведают чудовища». Под монстрами
подразумевались две самые страшные угрозы для государства — ересь и бунт.
Канцлер был единственным чиновником во Франции, которого охраняла королевская
гвардия.
Граф де Поншартрен был очень мал ростом, видимо поэтому он носил
высокий заостренный к верху парик и длинную черную мантию. На худом и
невыразительном лице сияли умом и живостью глаза.
Канцлер много работал и исполнял свои обязанности чрезвычайно
усердно, однако был лишен какой-либо инициативы. Но человеком чести он был,
несомненно, и очень прост в обращении.
Поншартрен не терял времени даром — он успел подготовить и
подписать у Людовика приказ, который интересовал Грильона. А поставить
государственную печать, без которой никакой королевский акт не имел юридической
силы, было и вовсе делом техники — печать эта постоянно болталась у канцлера на
груди.
— Мой помощник будет приносить вам, граф, копии поступающих
документов, касающихся этого дела, — сказал Поншартрен. — Я дал поручение
сделать подборку из архива, она будет готова через несколько дней. Не
пугайтесь, в первый раз бумаг будет очень много.
— А что насчет денег? — поинтересовался Грильон.
— Все как обычно — составьте смету и подайте ее Шамильяру. Пишите
побольше — все равно срежут: министр финансов любит показную экономию.
— Не сомневаюсь — насколько я понимаю, казна сейчас практически
пуста.
— Ну, не все так трагично, — улыбнулся Поншартрен. — Да и
сомневаюсь, что у вас будут такие уж большие расходы.
— Как знать.
— Советую вам обратиться к д’Аржансону, ситуацией в Париже он
владеет лучше, чем кто бы то ни было. Кроме того, у него обширная сеть
соглядатаев.
А это мысль — тут же осенило Грильона.
— Господин канцлер, мне вот что пришло в голову, — сказал он. — Не
могли бы вы приказать своим информаторам сообщать о людях, заподозренных в вампиризме?
Это сильно бы упростило мою задачу.
— Я уже дал такое распоряжение, — кивнул Поншартрен.
— Действительно, похоже, правы те, кто считает графа весьма
дальновидным человеком, — подумал Грильон.
— Неплохо было бы еще заручиться поддержкой маркизы де Ментенон, —
продолжил канцлер. — Тем более что она вам симпатизирует.
— И как это сделать?
— Я подумаю. Для начала нужно выяснить, посвятил ли ее король в это
дело.
— Вы думаете, маркиза еще не в курсе?
— Не знаю.
— Но вы же регулярно встречаетесь с ними…
— Да, это так. Но инициатива здесь не может исходить от меня — его
величество ведь приказал держать все в тайне. Если король или госпожа де
Ментенон сами поднимут этот вопрос — я что-нибудь придумаю, чтобы организовать
вашу встречу.
***
Покинув апартаменты канцлера, Грильон обогнул дворец и ухнул три
раза филином. Одно из окон второго этажа приоткрылось и из него выпала,
разматываясь на ходу, веревочная лестница.
Когда-то они встречались в небольшом доме, расположенном к югу от
дворца около ворот Сатори, подаренном герцогине королем. Луиза Франсуаза со
свойственной ей иронией называла его в зависимости от ситуации: то Désert, что
означало «Пустынь», если речь шла о шумном застолье, то Dessert — «Сладкое блюдо», когда
подразумевалось тайное амурное рандеву. Супругу не нравилось ни то, ни другое,
и он как-то пожаловался Людовику на обильные веселые трапезы благоверной. К
тому же на уютное шато имели виды ее брат с сестрой — граф Тулузский и
герцогиня Орлеанская. Поэтому место свиданий пришлось переменить.
Отчаянно раскачиваясь во все стороны, граф полез вверх.
Переваливаясь через подоконник, он зацепился шпорой и с грохотом упал внутрь.
— Тише, граф! — зашипела герцогиня де Бурбон. — Вы разбудите весь
Версаль!
— Вряд ли кто-нибудь в Версале уже спит, — ухмыльнулся Грильон.
— Тем более!
— Прошу простить меня, сударыня, — вздохнул граф. — Я долго был на
войне и немного растерял сноровку.
— Как же в таком случае вы штурмуете вражеские крепости? —
рассмеялась она.
— На стены карабкается пехота, любовь моя, — ответил он. — А
кавалерия — это совершенно другое дело. Лошади лазают по веревочным лестницам
гораздо хуже меня.
На самом деле де Грильон немного лукавил — драгуны были способны
сражаться в пешем строю, но граф совершенно искренне считал себя в первую
очередь кавалеристом.
— Представляю себе, — прыснула герцогиня. — Однако из ваших слов
также можно понять, что и опочивальни испанских сеньорит вы тоже приступом не
брали. Так ли это?
— Совершенно верно, сударыня.
Немного придя в себя, он втянул лестницу внутрь и затворил ставни.
— Видите ли, в Испании не принято лазить в окна, подставляя спину
под выстрелы мужей, отцов и братьев. Опасность там встречают лицом к лицу.
— Ах вот, значит, в чем дело!
— Сегодня, моя милая, вы будете беспрекословно выполнять все мои
приказы, — неожиданно заявил граф, уклоняясь от скользкой темы.
— Приказывают обычно дамы, сударь, — улыбнулась она. — А кавалеры
им повинуются. Что изменилось?
— Да, но только если этот кавалер — не король.
— Вы стали королем? — удивленно проговорила она. — Странно, я бы об
этом знала.
— Нет, сударыня. Хотя, наверно, и мог бы при определенных
обстоятельствах, — дерзко ответил Грильон, намекая на свою древнюю родословную,
но тут же прикусил язык. — Но что вы скажете на это? — протянул он герцогине
бумагу с королевской печатью.
— «Предъявителю сего, графу де Грильону…» и так далее, — прочитала
она, приблизившись к свече, — «…оказывать всемерное содействие во всех
вопросах…» и тому подобное.
— Ну так как?
— Сегодня я повинуюсь, граф, — чуть помедлив, ответила она. — Но
берегитесь — если я увижу это еще раз, то расскажу королю, как вы используете
его приказы. А уж если услышу что-либо подобное от других дам… — она
выразительно округлила глаза.
Герцогиня вполне имела возможность исполнить свою угрозу, поскольку
была побочной дочерью Людовика от госпожи де Монтеспан. В последнее время
бывшая мадмуазель де Нант имела очень большое влияние на короля, который не мог
отказать ей буквально ни в чем. Встречая малейшее сопротивление, герцогиня
Луиза Франсуаза де Бурбон начинала злиться, кукситься и выказывать явное
недовольство по любому поводу, пока отец не сдавался.
Зачем же графу де Грильону было связываться со столь высокородной и
капризной особой? Ведь в Версале было немало не менее привлекательных женщин,
крутить романы с которыми было бы гораздо спокойнее и безопаснее. Но ведь
скакать во весь опор в атаку на пики неприятеля или стоять в строю под
вражескими пулями тоже не очень спокойно и совершенно небезопасно. По всей
видимости, Грильон включил эту ядовитую штучку в свою коллекцию просто из
принципа. Разве мог уважающий себя кавалер страшиться придворных интриганок
больше, чем австрийских кирасир?
— Черт меня дернул так шутить, — подумал граф. — И почему это
красивые женщины обычно начисто лишены чувства юмора? Вы правы, сударыня, —
высокомерно сказал он вслух. — Негоже использовать так королевские приказы. Я
должен немедленно отбыть, чтобы применить его по прямому назначению. Прощайте.
С этим словами Грильон забрал у герцогини бумагу, сунул ее за
пазуху и повернулся к окну.
— Любимый мой, я же пошутила! — воскликнула она, хватая его за
рукав. — Я никуда вас не отпущу!
Граф обернулся. Он колебался.
— К тому же королевский приказ отдан, и он должен быть непременно
исполнен, — жарко прошептала она, прижавшись к нему. — Разве не так?
— Ну, в общем-то… — промямлил Грильон.
— И потом — это может быть весьма забавным. А вдруг мне понравится?
Тогда я, пожалуй, возьму свои слова обратно. Но только те, что касаются лично
меня, — замурлыкала она.
— Тогда я, пожалуй, останусь, — слегка улыбнувшись, передразнил
герцогиню граф.
— Приказывайте, мой повелитель! — страстно воскликнула она.
— Начнем, я думаю, вот с чего…
***
Следующим утром Грильон, задумчиво покачиваясь в седле и клюя носом
после ночных забав с герцогиней де Бурбон, возвращался из Версаля к себе домой.
Необычность и масштабность предприятия несколько обескураживали его. Как же
подступиться к столь мудреному делу?
Прежде всего необходимо как следует выспаться. Это даже не
обсуждается.
Итак — первым делом нужно собрать как можно больше информации об
этих самых вампирах. Придется опять тащиться к Симону.
Через несколько дней Поншартрен пришлет бумаги, нужно будет их
прочитать. Он сказал, что будет много. Интересно, много — это сколько?
Затем — нанести визит начальнику полиции: канцлер прав, у
д’Аржансона в Париже обширная агентурная сеть, пригодится.
Да, потребуются еще помощники. Была бы обычная вылазка — здесь бы
никаких проблем не возникло, среди его соратников сколько угодно отважных и
преданных дворян, проверенных в боях и походах. Но благородные рыцари не
очень-то подойдут для борьбы с нечистью. Кто тогда?
Остаются простолюдины, среди них нужно отыскать лихих людей,
которые не боятся ни Бога, ни Черта. Стало быть, ему придется вербовать в свою
команду отпетых уголовников. Не очень приятно, но деваться некуда. И здесь тоже
без помощи д’Аржансона не обойтись.
***
За полчаса до полуночи Грильон постучал в неприметную дверь на
окраине Парижа. Сюда пускали только тех, кто знал условный сигнал — два сильных
удара, затем двойной, потише, и, наконец, еще один сильный. Через несколько
минут дверь приоткрылась, и он с трудом протиснулся внутрь. За спиной лязгнул
засов.
— А, так это вас, мессир де Грильон, черти принесли в такое позднее
время, — хмуро проворчал одетый в черную мантию высокий старик, отведя в
сторону руку со свечой.
— Что-то ты не особо радушен сегодня, Жюльен, — усмехнулся граф. —
Что, монеты, никак, завелись?
— Да какие там к дьяволу монеты! — раздраженно воскликнул алхимик.
— Все эти проклятые опыты сжирают! Реактивы дорожают, реторты бьются, что за
проклятие... Извините, — спохватился он, — что-то я сегодня не в духе, не
клеится ничего с утра.
— Так прервись — может, завтра повезет.
— Господин граф, не суйтесь туда, где ничего не понимаете! — гордо
изрек старик. — Если бы все было так просто! Пойдемте вниз, мне нужно за
реакцией приглядывать, а то как бы чего не вышло.
— Жюльен, давно хотел спросить тебя, — поинтересовался Грильон,
спускаясь по добротной каменной лестнице. — Объясни, как тебе удается услышать
стук в дверь из своего подземелья?
— О, сударь, есть такая наука о распространении звука, «акустика»
называется, — довольно захихикал старик, настроение которого обычно менялось с
невероятной скоростью.
Они вошли в довольно просторный подвал, большую часть которого
занимал огромный деревянный стол, весь уставленный разномастными колбами,
замысловато соединенными стеклянными трубками. Под несколькими сосудами
полыхали горелки, в колбах булькали разноцветные жидкости, а из открытых
емкостей поднимался белый пар.
Грильон закашлялся.
— Что-то сегодня у тебя слишком тяжелый воздух, — пожаловался он.
— Aqua Regia или «царская водка», — радостно ответил алхимик. —
Реакция идет уже четыре дня, но пока без толку, — тут же помрачнел он. — Но я
доведу ее до конца! — в словах звучала неприкрытая угроза, как будто эти
химикаты способны были испугаться. — Так как ваши книги? — спохватился Симон.
Он занимался в частности тем, что доставал для Грильона различные
редкие фолианты, и всегда интересовался, насколько доволен остался заказчик. В
прошлый раз это были старинные японские руководства по фехтованию. Граф
серьезно увлекался различным оружием, и хотя сам был превосходным дуэлянтом, не
стеснялся периодически брать уроки у известных мастеров шпаги и кинжала. И
теорией тоже не гнушался.
— Ерунда, — поморщился он. — Все это давным-давно безнадежно
устарело.
— Право, я не виноват, сударь, — заканючил старик. — Вы просили — я
достал. А что дорого — так посмотрите, какие накладные расходы! Отыскать, втридорога
переплатить, потом транспортировка. А перевод? А срочность? Три монаха два
месяца не ели и не спали, чтобы эти книги побыстрее оказались у вас.
— Все нормально, — успокоил его Грильон. — Да и не то, чтобы совсем
уж бесполезно. Там оказалась одна любопытная книжица — искусство извлечения
оружия из ножен. Здесь, в Европе, первой фазе боя уделяется мало внимания, а на
Востоке это самостоятельный раздел фехтования. И сейчас я его усиленно
осваиваю. Так что в итоге я очень доволен приобретением. В Париже этим сейчас
можно многих изрядно удивить, — рассмеялся он.
Интерес к восточным боевым искусствам возник у Грильона после того,
как тот же самый Симон добыл ему невесть откуда полоску стали, выкованную в
незапамятные времена мастерами страны восходящего солнца. Граф отнес ее
оружейнику и получил таким образом единственную во всем Париже шпагу из
японской стали, которой невероятно гордился. Хотя эфес не имел никаких
украшений, стоило это оружие не меньше, чем иное парадное, сверкающее крупными
драгоценными камнями. Но таков уж был принцип графа: он делал ставку на
надежность и безотказность в сражении и на поединке.
Клинок этот был поистине удивительным. Он представлял собой узкое
лезвие односторонней заточки, с едва заметной кривизной и обоюдоострым концом.
Упругий подобно хлысту, гибкий словно побег ивы и острый, как бритва. До этого
Грильону приходилось постоянно приспосабливаться к ситуации. На войне он
предпочитал длинную и широкую шпагу, способную разрубить доспехи врага. А в
мирной жизни — не расставался с гораздо более легкой и подвижной рапирой,
значительно лучше подходившей для поединка с противником, не защищенным латами.
Но этот странный конгломерат шпаги и сабли, который японские самураи почему-то
называли мечом, был способен с успехом работать везде — по чуткости и скорости
он не уступал рапире, и вместе с тем рубил не хуже палаша.
С тех пор любимым развлечением Грильона на дуэли было использование
жестких и даже рискованных фехтовальных приемов, когда клинки соперников
сталкивались на излом. Японская сталь с честью выдерживала такое испытание,
оставляя противника безоружным. Это часто выручало Грильона, когда он был
вынужден драться, не желая причинять сопернику вреда.
Граф полагал, что в стране, где изготовлен такой шедевр боевого
искусства, наверняка должны быть хорошие традиции и в части его использования,
то есть в фехтовании. Но он ошибся — современная французская школа имела
значительное преимущество перед древней японской. Если не считать кое-каких
тонкостей. Развитие огнестрельного оружия сделало бесполезным применение
доспехов, что, в свою очередь, дало неоспоримое превосходство колющим ударам по
отношению к рубящим.
— Замечательная книга, я очень доволен, — повторил опять Грильон.
— Рад служить вам, месье, — поклонился старик. — А что интересует
вас на этот раз?
— Вампиры, — коротко ответил граф.
— Н-да, — нахмурился алхимик, — плохи, видать, наши дела, если
такие важные господа озаботились подобными вещами.
Но Грильон не расположен был развивать эту тему.
— Итак? — вопросительно посмотрел он на ученого, бросив на стол
тяжелый кошелек с деньгами.
— А что вас конкретно интересует?
— Все.
— Хорошо. Это не очень сложно. Вот, возьмите пока, — Жюльен Симон
подошел к полке, заставленной книгами, мягко провел рукой по кожаным переплетам
и извлек объемистый том. — Это очень толковый трактат. Здесь все описано —
откуда они взялись, по каким признакам их распознать, чем можно отпугнуть и
даже — как уничтожить.
— Отлично, — обрадовался Грильон. — Я даже и не надеялся, что такие
раритеты есть у тебя под рукой.
— Ну, месье, — обиженно проговорил старик. — Только скажите мне —
вас вампиры в общем и целом интересуют, или как?
— Или как, — твердо ответил граф.
— Тогда этого недостаточно, — вздохнул алхимик. — Я разыщу для вас
старинные фолианты, там тоже могут быть интересные вещи. К тому же — некоторые
нюансы при переписывании порой искажаются.
— Я очень рад, что ты правильно понял меня, Жюльен, — со
значительностью проговорил Грильон. — Да, и денег не жалей.
— Хорошо бы вам еще пообщаться на эту тему с другими людьми. Есть у
меня на примете пара ученых, которые хорошо разбираются в вопросе, может,
что-то еще посоветуют. Один из них живет в Лионе, а другой — в Гренобле.
— Я обязательно побываю у них, Жюльен. Вот только книгу надо
сначала прочитать.
— Господин граф! — торжественно заявил, гордо распрямив плечи,
старик. — Себе я не возьму из этих денег ни единого су.
***
Генерал-лейтенант парижской полиции Марк-Рене д’Аржансон был человеком
громадного роста с грубыми, топорными чертами лица. Обычно он носил огромный
черный парик и длинный, до самых пят, черный плащ. Запоздалые прохожие, завидев
в переулке ночного города мрачную фигуру начальника полиции, в ужасе шарахались
в сторону, а маленькие дети, едва взглянув на него, начинали горько плакать
даже при свете дня.
Родился будущий блюститель порядка в Венеции, и окрестили его в
честь покровителя этого города — святого Марка. Некоторые даже полагали, что
громадный парик свой маркиз носит в подражание гриве грозного символа апостола
— льва.
Д’Аржансон внушал страх и ненависть всем парижским преступникам. Он
был поразительно работоспособен и лично вникал буквально во все дела — от
ликвидации бандитских шаек до невинных бытовых склок. Впрочем, ореола
бессребреника над генерал-лейтенантом тоже не было — поговаривали, что он
немало заработал на поставках продовольствия в неурожайные годы.
— Господин д’Аржансон, соблаговолите прочитать, — протянул де
Грильон начальнику полиции королевский приказ. — Я не хочу, чтобы вы подумали,
что мой визит носит личный характер.
Граф совершенно сознательно не употребил слово «маркиз», поскольку
прекрасно знал, что генерал-лейтенант не любит пользоваться пожалованным ему
Людовиком XIV титулом.
— Я очень рад, что это дело поручили именно вам, граф, — ответил
д’Аржансон, мельком взглянув на бумагу. — Вы подошли к нему чрезвычайно
обстоятельно.
— Какое дело? — удивился Грильон.
— О вампирах, разумеется, — не моргнув глазом, ответил начальник
полиции.
— Я знал, что у вас прекрасная агентура, маркиз, но даже не
подозревал, насколько, — изумленно промолвил граф, от неожиданности совершенно
забыв о неуместности титулов.
— Спасибо за лестный отзыв, господин де Грильон, но все же не настолько
хороша, как вы это себе только что представили, — улыбнулся д’Аржансон. — И
потом, я не имею привычки шпионить за королем. Все гораздо проще. Дело в том,
что это моя идея.
— Вот как?
— Месяц назад я предложил его величеству создать специальный орган,
который занимался бы исключительно вампирами.
— В таком случае я не понимаю, почему король поручил это мне, а не
вам самому?
— Я полагаю, что из Версаля виднее.
— Пусть так, — согласился Грильон. — Однако в настоящее время я не располагаю
какими бы то ни было ресурсами. Могу я просить вас о том, чтобы ваши люди
собирали и передавали мне информацию по вампирам?
— Да, конечно, я буду присылать вам все, что касается этого дела.
— У меня есть к вам еще одна просьба, господин д’Аржансон, —
продолжил Грильон. — Мне нужно знать места, где можно отыскать матерых
уголовников.
— В тюрьме, — сурово ответил начальник полиции.
— Это само собой разумеется, но вы меня не поняли. Мне нужно
завербовать для этого предприятия закоренелых преступников. Честно говоря, я не
очень представляю себе моих драгун, гоняющихся за вампирами. Хотя и не понятно,
насколько можно доверять бандитам, другого выхода я не вижу. Что скажете?
— Еще раз убеждаюсь в мудрости его королевского величества, — без
тени улыбки ответил д’Аржансон. — Он подыскал прекрасную кандидатуру для этой
сложной миссии. Вы на верном пути, граф, осталось только довести мысль до
логического конца.
— Вы имеете в виду… Черт, как же я сразу не догадался?! — выругался
Грильон. — Не просто преступники, а преступники, сидящие в тюрьме! А еще лучше
— приговоренные к смертной казни!
Начальник полиции слегка поклонился, маскируя ехидную усмешку. Но
Грильон, обычно самолюбивый до болезненности и не терпевший даже намека на
превосходство в отношении своей персоны, на этот раз не заметил неприкрытого
сарказма.
Покидая особняк д’Аржансона на Вьей дю Тампль, Грильон невольно
бросил взгляд на соседний дом маршала д’Эффиа, где жил когда-то бедняга
Сен-Мар, миньон Людовика XIII,
казненный в возрасте двадцати двух лет. Потом он двинулся в противоположном
направлении, спустился по улице Барр мимо церкви Сен-Жерве к Сене и свернул на
набережную. Стоял чудесный летний день, и граф, несмотря на то, что торопился,
непроизвольно замедлил шаг. Пройдя по течению реки мимо апофеоза французского
правосудия и главного центра развлечений черни — Гревской площади, он
приблизился к кварталу, от которого шарахался каждый здравомыслящий парижанин.
В середине зловонного царства скотобоен, неопрятных таверн и грязных узких
улочек, где случайного прохожего запросто могли зарезать вместо поросенка даже
белым днем, стояло массивное четырехугольное здание, внушающее обывателям
настоящий ужас — суровая тюрьма Шатле.
Незавидна судьба человека, попавшего в эти мрачные стены. Большое
мужество требуется невиновному для того, чтобы не признаться в чем угодно после
жестокой пытки водой или, как ее еще называли местные остряки, «пытки питьем».
Когда-то здесь, готовясь к смерти, написал свою «Балладу о повешенных» приговоренный
по ложному обвинению к этой унизительной казни Франсуа Вийон.
Развеет ветер нас. Исчезнет след.
Ты осторожней нас живи. Пусть будет
Твой путь другим. Но помни наш совет:
Взглянул и помолись, а Бог рассудит.[1]
По счастью, покровительство тогдашнего парижского прево спасло от
неминуемой гибели этого блестящего поэта, бродягу, магистра искусств,
уголовного преступника и философа. Да будут здравствовать меценаты!
— Месье де Грильон!
Высокий молодой человек, весь обвешанный оружием, преградил ему
дорогу. А, это шевалье де Кревкер, бретер и забияка. Только его сейчас не
хватало!
— Вот так встреча, граф, я не видел вас уже сто лет!
— Мое почтение, сударь. Я с удовольствием поболтаю с вами в другой
раз, а сейчас очень спешу.
— Полноте, господин де Грильон, перекинуться парой слов не займет
много времени. Вот смотрю я на вас — вы ведь великолепный стрелок, но почему-то
при одной только шпаге.
— В Париже я не ношу с собой пистолетов, — нетерпеливо ответил
граф.
— С каких это пор?
— С тех самых, как один мой знакомый герцог — по понятным причинам
я не могу назвать его имени — отстрелил себе детородный орган, забираясь в окно
к любовнице.
— Вечно вы шутите, граф! — рассмеялся шевалье.
— На этот раз я говорю совершенно серьезно.
— Слово дворянина?
— Слово дворянина!
— Что-то я не слышал ничего подобного, — с сомнением в голосе
протянул де Кревкер.
— Неудивительно, кто же будет распространяться о таких вещах?
— А как же тогда узнали об этом вы?
— Я лез в соседнее окно, — скромно потупился Грильон.
— Вот это да! Везунчик вы, сударь!
— И в чем же состоит мое везение, позвольте узнать? В том, что эта
участь не постигла меня самого? — усмехнулся граф.
— Ну как же, такое приключение!
— Честно говоря, я бы предпочел на этот раз обойтись без
приключений. Ведь вместо свидания с обольстительной красоткой мне пришлось
тащить несчастного герцога к хирургу.
— Хорошо, но ведь там были дамы! — сообразил вдруг шевалье. —
Невозможно даже представить, чтобы они не разнесли эту пикантную новость по
всему Парижу!
— Это был монастырь, — пояснил Грильон.
— Я так и знал, сударь, что встреча с вами принесет мне огромное
удовольствие.
— Взаимно, господин де Кревкер. А теперь разрешите откланяться.
— Позвольте полюбопытствовать, куда вы теперь направляетесь.
— В Шатле, — уже на ходу ответил ему граф.
— В таком случае сегодня нам с вами не по пути, — засмеялся ему в
спину шевалье.
***
Парижский прево Шарль Буше, сеньор д’Орсэ, рассеянно вертел в руках
королевский приказ, предписывающий всем, и ему, стало быть, в том числе,
оказывать подателю сего, графу де Грильону, всемерное содействие в любых
вопросах.
Мысли прево были далеко от Гранд Шатле. Как надоели ему убогие
тюремные камеры, как опостылели неопознанные трупы выловленных из реки
утопленников и убитых ночью горожан, которые свозили сюда каждое утро. Эта
грязная работа никого не прославит в веках. А на противоположном, левом берегу
Сены затевалось теперь грандиозное строительство, которое его величество
поручил возглавить лично ему. Предстояло облачить в камень новую просторную
набережную, расчистив мерзкий Лягушатник, расположенный прямо напротив
великолепного дворца Тюильри. И король даже хочет назвать эту набережную его,
Орсэ, именем! А тут приходится заниматься такой ерундой…
Граф де Грильон сидел напротив прево и уже четверть часа терпеливо
пытался изложить суть своего дела.
А дело было весьма странным. Де Грильон требовал немедленно
освободить пятерых приговоренных к смерти преступников, причем не мог даже
толком объяснить, кто же конкретно ему нужен.
Имена, клички? Не знает. Может быть, конкретные воровские
профессии? Это ему совершенно безразлично. Тогда что?
— Мне нужны люди решительные, тертые, но желательно — не самые
подонки, для одного очень опасного, но важного для Франции предприятия, — уже в
который раз повторил одно и то же граф.
— Так что, «отправители»? Это на их жаргоне означает — убийца, —
никак не мог взять в толк прево. — Решительнее не найдете.
— Пусть будут убийцы, но это не принципиально. Мне нужны люди, на
которых можно положиться. Встречаются такие в уголовной среде?
— Несомненно, граф, — со знанием дела ответил Буше. — Нередко даже
у самых отъявленных негодяев имеется ярко выраженный «кодекс чести». Только
понятия эти, как бы вам сказать… Несколько своеобразные.
— Это не так важно. Главное — чтобы были хоть какие-то. Господин
д’Орсэ, тут ведь вы гораздо лучше, чем я, понимаете, что к чему. Я всецело
полагаюсь на вас. Да, кстати, есть ли среди них бывшие солдаты? Наличие военной
подготовки было бы большим плюсом.
— Так бы сразу и сказали, — обрадовался прево, получив хоть
какую-то зацепку. — Сейчас посмотрим.
Он подошел к шкафу и стал перебирать уголовные дела.
— Вот, смотрите. Ну, фальшивомонетчики и шулеры вам не нужны, не
так ли?
Граф согласно кивнул головой.
— Кидалы и взломщики — наверное, тоже.
— А кто такие — кидалы?
— Те, которые продают фальшивые драгоценности.
— Ну, взломщик, возможно, мне бы и пригодился, отложите одного.
— Могу предложить отличный экземпляр — Жильбер Фурнье, один из
лучших в своем деле. Только он приговорен не к казни, а сослан на галеры.
Подойдет?
— Вполне.
— Что у нас дальше? Братья-близнецы Мерсье, утопили в реке
королевского сборщика податей с двумя стражниками. Но налоги здесь не при чем —
за сестру, кажется, мстили. Точно, — с удовлетворением заметил Буше, полистав
бумаги.
— Хорошо.
— Мишель Венсан, наемник, зарезал двоих в пьяной драке, — прево
вопросительно посмотрел на графа.
— То, что надо, — кивнул Грильон.
— А вот и бывший солдат, как по заказу. Жак по кличке «Кривой»,
фамилия неизвестна, говорит, что потерял глаз в битве при Стейнкерке.
«Бретонец», то есть — вор. Возможно, что и убийца. Но то, за что его
приговорили сейчас, — прево брезгливо передернулся, — нет, на Жака это не
похоже.
— Отлично, месье д’Орсэ. Пока достаточно, если будет нужда — зайду
к вам еще раз. А этих я забираю.
— Хорошо, граф, пишите расписку, — прево пододвинул Грильону бумагу
и чернильницу.
Потом он несколько раз дернул за шнур колокольчика. Никакой реакции
не последовало. Прево раздраженно позвонил еще. Граф старательно переписывал
фамилии из приговоров. Наконец Буше не выдержал, поднялся и высунулся из двери.
— Капрал, где тебя черти носят? — оглушительно закричал он.
Коридорное эхо разнесло клич чуть ли не по всей тюрьме. На зов
прибежал испуганный конвоир.
— Быстро приведи сюда Фурнье, обоих Мерсье, Венсана и Кривого, —
рявкнул прево.
— Так ить Жака вешают сейчас, — пролепетал капрал.
— Где? — Грильон вскочил, бросив перо.
Чернила замысловатыми кляксами расплылись по тексту.
— Так ить там — во дворе.
— Чертов де Кревкер! — в сердцах воскликнул граф.
Со всех ног он бросился в коридор. Стражники на выходе в тюремный
двор преградили ему дорогу. Грильон, не желая тратить время на то, чтобы
отдубасить их как следует, что бы он непременно сделал в другой ситуации,
просто нырнул под растопыренные руки. Сбитая шляпа покатилась по полу, но
поднимать ее было некогда.
Выскочив из сумерек каземата на улицу, залитую ярким солнцем, граф
понял, что немного опоздал. Прямо на его глазах палач ударом ноги выбил бочонок
из-под пороха, на котором стоял осужденный. Бывший солдат, а нынешний вор, в
натянутом на голову черном капюшоне и со связанными руками, задергался на
перекладине.
Но Грильон был не из тех, кто вот так смиряется с поражением. Чаще
всего веревка сразу же ломает повешенному позвонки, но у этого проходимца шея,
похоже, довольно крепкая, так что можно еще побороться.
— Именем короля! — прогремел он, подняв в воздух стаю жирных ворон,
с любопытством наблюдающих за экзекуцией.
В мгновение ока граф пересек тюремный двор, неуловимым движением
выхватив шпагу. Потом подпрыгнул, поскольку тело находилось довольно высоко, и
молниеносным ударом разрубил веревку, рискуя отсечь висельнику макушку.
Осужденный шлепнулся на землю, тяжестью своего тела разломав на
куски бочонок и извиваясь в предсмертных конвульсиях. Грильон с трудом снял
веревку и сорвал капюшон.
— Ну, прямо Диоген, — усмехнулся он, отпинывая в стороны обломки
бочки. — Интересно, что бы сказал в такой ситуации древний философ? Наверное,
не стал бы сетовать на то, что я заслоняю ему солнце?
Нестерпимо яркий свет обрушился из могильной темноты на
приговоренного к смерти, вонючий от его собственных испражнений воздух
сказочной амброзией ворвался в разрывающиеся от удушья легкие. Он подумал, что
уже находится в раю, не может же ад пахнуть так чудесно. Хотя странно, ведь
преисподняя — самое подходящее для него место за все его прегрешения. Так
всегда ему говорил священник.
Первое, что увидел перед собой «бретонец», с трудом разлепив веки,
— это непостижимо красивое лицо с клиновидной бородой, небольшими аккуратными
усами, длинными, ниспадающими прядями вьющихся волос и огненным нимбом над
головой.
— Господь, — прошептал потрясенный Жак. — Ты пришел ко мне! Хвала
тебе, Иисусе! Я невиновен, ты ведь знаешь!
Комментариев нет:
Отправить комментарий